Давид Тухманов – человек-парадокс.
27 лет назад, когда его музыка разливалась по всем радиоточкам страны, прославленный композитор вдруг решился на отчаянный фортель. Влюбленный в него Союз он променял на чужую и холодную Германию, успех – на свободу, концертные залы – на фойе ресторана, овации – на чаевые, а легкий жанр – на громоздкий. Теперь классик советской эстрады живет на три страны и сочиняет… оперы.
– Вопрос, который наверняка слышал каждый композитор. Как сочиняется музыка? Давид Федорович, ну хоть вы можете на него ответить?
– Нет, этого и я не знаю. Какую работу нужно провести чисто практически, как музыку записать и аранжировать – рассказать могу. А как рождается сама мелодия – вот это объяснить довольно трудно: процесс достаточно непонятный и иногда даже мистический.
– Но, может, у вас есть определенный план работы? Садитесь, например, в уединении, думаете несколько часов, а потом вдруг: эврика!
– Ну в принципе у меня существует график работы. Но как-то больше я работаю авралами. Иногда бездельничаю подолгу, и меня мучает совесть, что работа стоит. Но это, я думаю, потому что боюсь к ней притронуться, чтобы не испортить впечатление, не потерять какую-то новизну ощущений, так скажем. Ведь сегодня песенным творчеством я почти не занимаюсь – меня интересуют более крупные формы.
– А известные исполнители до сих пор не названивают, не просят сочинить какой-нибудь очередной хит?
– А смысл? Они ведь знают, что это не ко мне.
– То есть песня, банальный шлягер – уже не ваш уровень?
– Не в этом дело. Песня – довольно большая часть моей жизни. Но она прошла…
«ЭМИГРАНТОМ СЕБЯ НИКОГДА НЕ СЧИТАЛ»
– Где лучше пишется: в России или за границей?
– В России, там более привычный режим жизни. А за границей, особенно летом, никак нельзя отделаться от ощущений, что ты на курорте. Тем не менее я пытаюсь что-то делать и здесь. Так сказать, чтобы процесс не очень прерывался.
– Давид Федорович, история, конечно, давняя. Но какая главная причина того, что в 1990 году вы переехали жить в Германию?
– Трудно сказать. Скорее всего, мне просто захотелось пожить там и посмотреть мир. То, чем советские люди были в достаточной мере обделены. Тем более много читал про художников и композиторов прошлого, которые часто уезжали жить за границу, и это было только на пользу их творчеству. Ко всему прочему 1990 год: эта беспролазная рутина, этот режим, который порядком уже надоел. Так что в определенной мере это был и какой-то внутренний протест. Но эмигрантом я себя никогда не считал. Просто был период длительного, скажем так, путешествия.
– Первое время в Германии тяжело пришлось?
– В любом случае опыт – более чем полезный.
– Но правда, что ради хлеба насущного вам приходилось выступать в немецких ресторанах, играть там на пианино?
– Ну и что? Для того чтобы заработать деньги, всякая работа хороша. Не говоря уж о том, что в Советском Союзе почему-то игра в ресторане считалась занятием третьего сорта. А в Кельне, когда люди узнавали, что я играю по ресторанам и отелям, мне говорили, что это очень хорошая и престижная работа.
Тем более при всей своей известности в Советском Союзе на Западе я был абсолютно неизвестен. Занимался же не классическими жанрами, которые более экспортируемы, а советской песней, которую в Европе не знали, не знают и не будут знать. Кроме разве что «Катюши» и «Подмосковных вечеров».
– Зарабатывали прилично?
—Достаточно для того, чтобы нормально жить. Без излишеств, конечно, но вполне.
– А чаевые брали?
– Вообще-то обычно их дают, а не берут. Естественно, мне их давали. Сколько? Нет, я уже не помню. Старался как-то на этом не зацикливаться. Кроме того, у меня не было какой-то постоянной работы, играл время от времени, даже не так часто, как нужно было, – я ведь еще и продолжал заниматься сочинительством, кое-что делал для оркестров телевидения и радио. Но самое главное – я по-прежнему продолжал зарабатывать музыкой.
– А немцы знали, что за роялем – тот самый человек, который написал гимн Победы?
– А они не знают гимн Победы.
– Даже в Берлине?
– Я не знаю, какие нужно проводить опросы на эту тему. Зато прекрасно отдаю себе отчет, что никакого имени у меня в Европе не было и сделать его уже нельзя. Скажем так, поздновато…
«О ВОЗВРАЩЕНИИ НЕ ПОЖАЛЕЛ»
– Возвращаться было сложнее, чем уезжать?
– Нет, совсем ничего сложного не было. В первый раз я приехал в Москву в 1994-м, потом стал приезжать чаще. А с 1998 года я уже живу в Москве. Конечно, попал в совершенно другую страну, но…
– Спустя четыре года узнали Москву?
– Узнал. Она была в плохом состоянии, еще хуже, чем до моего отъезда. Но сейчас, надо сказать, Москва выглядит вполне прилично.
– А за семь лет не успели пожалеть о возвращении?
– Нет, все нормально абсолютно. Тем более я могу жить там, где мне нравится. С этим сознанием намного приятней.
– Теперь, если не ошибаюсь, вы живете на три дома?
– Вы знаете, в Германию, я думаю, через некоторое время я ездить перестану. Там мне становится трудно. Да и потом особых дел у меня сейчас в Германии нет. Скорее всего, мы будем жить в Москве и иногда ездить в Израиль. У меня жена израильтянка.
«ПО КОЛИЧЕСТВУ БРАКОВ ОТ ДУНАЕВСКОГО ОТСТАЮ»
– Давид Федорович, композиторы – народ влюбчивый?
– Я не знаю, за других сказать не могу.
– Так скажите за себя. Нужна Муза?
– Я в своей жизни много влюблялся. Но непосредственно к моей работе это как-то не относилось.
– Вот Максим Дунаевский семь раз был женат. А вы?
– Я третий раз женат. В этом плане отстаю от Дунаевского.
– Наверное, только в этом. С женами по-хорошему расставались?
– Ну-у… Можно считать, что да. Что касается меня, то я, конечно, зла и обид на них не держу. Вообще, стараюсь, чтобы у меня не было врагов.
– Но вы встретили свою Любовь. Я имею в виду вашу супругу Любовь Викторовну. Это последняя любовь?
– Надеюсь, что да.
– Но она и ваша Муза?
– Не знаю. Я профессионал, понимаете. Поговорите об этом лучше с людьми, которые увлекаются, для которых любовь и искусство – все едино. Я в этом смысле человек неинтересный, сухой. Для меня музыка – это работа.
– С Любовью Викторовной вы познакомились в Израиле?
– Нет, в Германии. Дело в том, что Люба – пианистка, музыкант, певица. И она всю жизнь проработала в отелях, в ресторанах, в кафе. Собственно говоря, там мы и познакомились.
– То есть у вас был чисто служебный роман?
– Не знаю, как его назвать. Можно сказать, познакомились на профессиональной почве.
– Говорят, поздние романы – самые крепкие.
– Хотелось бы так думать. Надеюсь на это…
Источник: